Она улыбнулась и прошла в комнату впереди него. Босые ноги касались пола, но она почти плыла, этих шагов не было слышно. Эва обернулась на Энди, он шел со свечой, мягкое пламя оттеняло его лицо, от чего он казался старше.
Девушка отвернулась и поправила растрепанные волосы, поистине женский жест, смысла никакого, но на душе спокойно.
Она оказалась права, пианино стояло на месте, маленькое и пыльное, но это ничуть ее не смутило, лишь бы добраться до клавиш. Девушка села на табурет и бережно открыла крышку, подавила чих.
- Сюда, пожалуйста... - указала на правый подсвечник, когда Хупер приладил свечу, она положила руки на клавиши.
Она смотрела на них долго, а солнце все выше и выше поднималось вверх, отрываясь от изнанки земли и жаждущее дарить тепло и свет этому миру. Она посмотрела в окно, потом перевела глаза на проводника, прикрыла их на мгновение и сыграла первый аккорд. Босая нога легла на педаль, та чуть скрипнула, но это не портило музыки. Эва вслушивалась в мелодию и запела:
-Август, божественный месяц, созрели земные плоды, виноград, баклажаны,
Август, зеленые клены наглядно сияют на плоской небесной эмали,
Лето исходит последней жарою, срываясь на грозы, скрываясь в туманы,
Душные полдни, ознобные ночи, больная птица на скомканном одеяле,
Глаза у птицы заволокло, серые с золотом глаза у птицы,
Птица дышит хрипло и тяжело, темные перья ее разметались,
Птица заглядывает в меня за миг перед тем, как начать мне сниться,
И, засыпая, берет мою руку невесомыми призрачными перстами.
Голос ее немного низкий и бархатный, она прикрыла глаза, пальцы сами нащупывали нужные клавиши, она не ошибалась, она просто наслаждалась тем, что делала. На губах играла легкая улыбка.
-Откуда ты знаешь про ангелов,
Сказать смешно,
Как любят они, что едят они, о чем грустят,
А даже если никак не любят, мне уже все равно,
Следы от ее невесомых пальцев на коже моей горят.
Девушка покачивалась в такт музыке, запрокинув голову назад, она задумалась о чем-то и уже перестала петь, она тихо играла, чтобы не дай Бог не вызвать потом проблемы у Энди с соседями, она играла для него, а чтобы услышать, ему не стоило особо напрягаться, так же как и ей.
-Осень-арахна плетет кружева, все одно — получаются липкие сети,
Северный ветер рвет черепицу с моей и так-то нетвердой крыши,
Когда-то давно мне хотелось спасти всех раненных в душу на этой планете,
Но Бог оказался на высоте и меня не услышал.
Голос ее стал жестче, грубее, но не утратил той, присущего только женскому вокалу, мелодичности и бархатности. Она открыла глаза и посмотрела на Энди, не удержала улыбки, глаза ее сверкали. Она сейчас была похожа на человека, который очень долго воздерживался от чего-то, без чего он вообще не мог существовать и вот наконец ему дали это.
- Если бы только узнать, как можно распахнуть ее клетку, вернуть ей воздух,
Если бы только успеть отыскать для нее у аптекаря целебные зерна,
успеть, потому что золотые глаза уже тускнеют. Пока не поздно,
Вернуть ее в небо, и не умирать, и бить крылами в чертогах горних,
Оставь в покое ее, Боже мой,
Уйди и забудь.
Лицо ее исказилось неясной болью, она поджала на мгновение губы и посмотрела на клавиши, словно теперь боялась ошибиться, сосредоточенно. Голос приобрел горечь, но это не портило песню, даже наоборот. Девушка прикрыла глаза и выдохнула, продолжая.
-Не лезь в чужую жизнь, Боже мой, будет только хуже.
Но когда я вспоминаю глаза ее, мне уже не уснуть,
Я вижу только глаза ее, и весь этот мир мне нафиг не нужен.
Эва замерла над фортепиано, замерла и музыка. Казалось, девушка перестала дышать. Она открыла глаза и смотрела строго перед собой, но вот грудь ее начала вздыматься, она забирала воздух, чтобы снова запеть. Мелодия полилась своим чередом, за ней и полился голос.
-Август, божественный месяц, потоки метеоритов, летучие мыши тоже,
«Август» — само это слово застряло в горле, как пакостной крови сгусток,
Ты же не лекарь, ты шарлатан, а не врач, ты помочь ей никак не сможешь,
Откуда ты знаешь, как умирают ангелы, будь им пусто!
Нет таких трав, чтоб сорвать, заварить, растереть в меду и скормить по ложке.
Немного хриплый голос, срывающийся, дрожащий, так же как и свеча, что озаряла все это время бледное лицо. Холодный рассвет настиг комнату неожиданно. Этот серый свет еще не до конца проснувшегося солнца, почти белое небо и черно-белые краски, Эва тихонько задула свечу.
-Осень-арахна глядит сквозь решетку ажурной листвы золотыми глазами,
Но если я вправду увижу, как эти глаза застилает серая пленка,
Легче мне будет, если моя голова разобьется о серый камень.
Анафеме предан тот, кто не верит, что кроме земли, есть что-то еще.
Анафеме предан тот, кто скажет, что у птиц и у ангелов нет души.
По щеке скатилась крупная соленая слеза, девушка не заметила ее, или так могло показаться. Она играла самозабвенно, немного громче, чем начинала, но все же не давая выход эмоциям окончательно.
-Я умоляю ее — держись.
Я умоляю ее — держись.
Я целую ей полупрозрачные руки и заклинаю — дыши.
Голос взлетел на аккорде в пустой комнате с единственным слушателем, Эва выдохнула и еще немного поиграла, завершая мелодию, теперь она повернулась на табурете в сторону Хупера и закрыла крышку пианино.
- Вот так... - тихо и немного хрипло заявила она.
Хотелось спать, как ни странно, но вот теперь ей снова захотелось спать, при чем нормально, освободить тело, расчесать волосы, умыться.
- Энди, простите, я могу использовать ванну? - робко поинтересовалась она.
Отредактировано Эва Грэй (2012-04-16 03:20:46)